Принцип переговоров

Фрагменты из материала Елены Милашиной. Есть о чем подумать.

«Норд-Ост» в Страсбургском суде: Восемь лет понадобилось России, чтобы отказаться от принципа «переговоров с террористами не ведем»

23 октября 2002 года в Театральном центре на Дубровке шел первый русский мюзикл «Норд-Ост». В зрительном зале было более 900 человек. Почти все они оказались в заложниках у сорока чеченских террористов, беспрепятственно осуществивших в центре Москвы один из самых масштабных терактов в истории России.

В ночь с 25

на 26 октября было принято решение о штурме. Известно, что в оперативный штаб входили заместитель главы ФСБ генерал Виктор Проничев и глава администрации президента РФ Александр Волошин. Из оперативного штаба поступила команда на штурм подразделениям ЦСН ФСБ, которыми командовал другой заместитель главы ФСБ, генерал Александр Тихонов.

Силовая операция началась с подачи через вентиляционную систему газа. До сих пор неизвестно точное время, когда газ начал поступать в зал с заложниками. До сих пор засекречена формула самого газа. Известно, что в состав газа входили тяжелые опиаты на основе фентанила (применяется в медицине для анестезии). Также известно, что при быстром и недозированном применении это вещество приводит к летальному исходу и особенно опасно при воздействии на людей в сидячем положении.

Неизвестно точное время начала силовой операции по уничтожению террористов. Часть сотрудн

иков ЦСН ФСБ проникла в зал через гей-клуб, который функционировал на территории театрального центра. Видеокамерами зафиксировано лишь появление спецназовцев в фойе театрального центра в 6.22 утра. Известно, что во время штурма спецназовцы также получили отравление, однако никто из них не погиб под воздействием газа.

Также известно, что террористы на протяжении как минимум двадцати минут фиксировали поступление газа, идентифицировали это как попытку штурма, но взрывные устройства и пояса шахидов не взорвали, также не было попытки массового расстрела заложников. Заложники видели, что некоторые террористы (шахидки) потеряли сознание от воздействия газа.

В результате спецоперации все террористы, даже те, кто находился в бессознательном состоянии, были расстреляны (в том числе контрольными выстрелами в голову).

Оперативный штаб продумал спецоперацию по уничтожению террористов до мельчайших п

одробностей. Плана по спасению заложников у оперативного штаба не было. Погибли 129 человек.

Власть назвала штурм Театрального центра на Дубровке — «блестящей спецоперацией». Следствие по уголовному делу «Норд-Оста» установило, что смерть заложников произошла в результате стечения многих факторов, в первую очередь от тяжелых хронических заболеваний самих заложников, обострившихся в результате обезвоживания, недостатка пищи и стресса. Спасательная операция была признана эффективной, несмотря на то, что в материалах дела зафиксировано неоказание какой-либо медицинской помощи 73 из 129 погибших заложников. Не истребовав (весь архив ФСБ по «Норд-Осту» был уничтожен вскоре после спецоперации) и не исследовав данные о составе газа и его воздействии на человека, следствие сделало ультимативный вывод: газ не явился причиной смерти 129 заложников.

После «Норд-Оста» секретными приказами президента Путина были награждены силовики. В том числе Героями России стали генерал ФСБ Проничев, генерал ФСБ Тихонов, а

также неустановленный создатель химической формулы неустановленного газа, тоже — сотрудник ФСБ.

Бывшие заложники и родственники погибших создали организацию «Норд-Ост» и нашли адвокатов. Интересы одной группы норд-остовцев представляют Каринна Москаленко и Ольга Михайлова, другой — Игорь Трунов и Людмила Айвар.

В начале 2003 года, получив постановления об отказе в возбуждении уголовного дела против членов оперативного штаба, спасателей и врачей и обжаловав их в российских судах, заявители Москаленко и Михайловой решили обратиться в Европейский суд.

Уголовное дело по «Норд-Осту» долгое время вел практически в гордом одиночестве следователь Кольчук. До российского суда дело так и не дошло. Ни одного виновного (кроме убитых террористов) в смерти заложников следствие не нашло.

До 2007 года Европейский суд хранил молчание. В 2007-м была коммуницирована жалоба Игоря Трунова. Причем Европейский суд сам предложил заявителям Трунова заявить о нарушении 2 и 3 статей Европейской конвенции. Эти статьи считаются самыми «тяжелыми» в Страсбургском суде.

Для правительства РФ, которое, с одной стороны, использовало масштабные теракты для обоснования антидемократических реформ (введения цензуры, отмены выборов, законодательного ужесточения), а с другой стороны — не расследовало ни одного теракта, подобного «Норд-Осту», реакция Евросуда на жалобу Трунова стала первым предупреждением.

Вторым предупреждением стала коммуникация по жалобе, подготовленной центром Каринны Москаленко. В качестве третьей стороны Каринна Москаленко привлекла международных экспертов в области антитеррористического правоприменения. Исходила Москаленко из простого посыла: теракты — беда не только России, другие страны также столкнулись с практикой захвата заложников. Мировая тенденция в этой сфере такова: применение силы в подобных ситуациях должно быть строго обосновано понятием «крайней необходимости», регламентировано национальным законодательством (при отсутствии такового нужно обращаться к международным нормам и практике). Главное! Нельзя отказываться в таких ситуациях от переговоров с террористами и возводить этот принцип в неписаный закон.

Хорошо известно, что мы переговоров с террористами не ведем. Это — принцип, озвученный Путиным. Он весьма спорным способом расставляет приоритеты государства — важнее убить террористов, а не спасти людей. Таким образом, любой заложник выпадает из-под защиты Конституции.

Насколько «принцип Путина» законен?

Это и есть главный вопрос, который ставит перед Европейским судом дело «Норд-Оста».

Формула газа и кто именно давал приказ на штурм — это конкретные вопросы конкретного теракта. Уже абсолютно понятно, что российское правительство категорически не считает возможным рассекретить эти данные.

В Беслане газа не было и не было его последствий, но оставался тот же самый принцип. Воспроизведенный в еще более тяжелой форме.

И теперь вопрос о законности самого принципа встал со всей очевидностью.

Помешать Европейскому суду ответить на этот вопрос — не в компетенции российского правительства.

В начале ноября этого года закончится последний — состязательный — этап рассмотрения жалобы по «Норд-Осту», и Европейский суд приступит к написанию решения.

С апреля (момента признания жалобы «Норд-Оста» приемлемой) Европейский суд стал посредником в состоявшемся наконец диалоге жертв «Норд-Оста» и правительства России. Этот диалог — письменный, обмен ответами на 58 чрезвычайно жестких вопросов, которые Страсбург задал сторонам судебного процесса. Заявители, то есть потерпевшие, на них ответили максимально дотошно. Правительство России ушло от большинства прямых ответов.

К сожалению, разглашать вопросы Страсбурга заявители и их адвокаты не могут, так как по просьбе российского правительства Европейский суд ввел режим конфиденциальности — беспрецедентная мера для ЕРПЧ.

Но тот факт, что российское правительство отказалось, по сути, от жесткого принципа «мы переговоры с террористами не ведем», под режим конфиденциальности не подпадает.

* Напомним, на контакт с террористами выходили: врач Рошаль, политики Явлинский, Хакамада, Аслаханов, певец Кобзон, журналист Анна Политковская и другие. Ни одного человека с необходимыми полномочиями от государства среди них не было.

Как же все это грустно и страшно. Мне практически нечего добавить. Хотя тему можно обсуждать долго. Долго искать виноватых, обвинять и спорить. Может, мы все еще чего-то не знаем? Но нам и не скажут всего.

Судить прошлое, обсуждать такие события, мы будем еще долго. Еще долго будут выпускать учебники по истории с противоречивыми данными о "Норд-Осте".

Но на мой взгляд, мы уже ничего не изменим. Не вернем людей к жизни и не отберем награды у группы захвата. Не свергнем Путина и не избавимся от терроризма.

Жизнь страшная штука. И лично мне горько и страшно за всех пострадавших прошлого. И будущего.

Без лишнего пафоса, просто хочется плакать.